Систематика жирафов: новое открытие меняет представления о видовом разнообразии

Как генетические исследования привели к пересмотру классификации жирафов. Почему это важно для сохранения биоразнообразия. Какую роль играет систематика в современной биологии. Как развиваются методы классификации живых организмов.

Содержание

Неожиданное открытие: четыре вида жирафов вместо одного

Долгое время считалось, что все жирафы относятся к одному виду — Giraffa camelopardalis. Однако недавнее исследование генетиков из Германии привело к неожиданному открытию. Оказалось, что жирафов на самом деле четыре самостоятельных вида:

Южный жираф (Giraffa giraffa)
Масайский жираф (G. tippelskirchi)
Сетчатый жираф (G. reticulata)
Северный жираф (G. camelopardalis)

Это открытие стало настоящей сенсацией в мире зоологии. Как такое могло произойти? Почему ученые раньше не замечали различий между этими видами?

Почему различия между видами жирафов не были очевидны?

Дело в том, что внешние различия между жирафами разных видов довольно незначительны. Их окрас и строение тела очень схожи. Кроме того, экологические требования этих животных также похожи. Поэтому традиционные методы систематики, основанные на морфологических признаках, не позволяли выявить видовые различия.

Только применение современных методов генетического анализа помогло обнаружить, что различия между группами жирафов достаточно велики, чтобы считать их отдельными видами. По словам ученых, генетические различия между видами жирафов сопоставимы с различиями между бурым и белым медведями.

Какое значение имеет это открытие?

Выделение четырех видов жирафов вместо одного имеет огромное значение для охраны природы. Теперь становится ясно, что некоторые виды жирафов находятся под гораздо большей угрозой исчезновения, чем считалось ранее.

Например, северных жирафов в дикой природе насчитывается всего около 4750 особей, а сетчатых — около 8700. Это ставит их в один ряд с наиболее уязвимыми видами млекопитающих. Ранее же считалось, что жирафы как вид не находятся под серьезной угрозой.

Такое открытие требует пересмотра стратегий охраны жирафов в естественной среде обитания. Теперь необходимо разрабатывать отдельные программы сохранения для каждого вида, учитывая их численность и ареал обитания.

Роль систематики в современной биологии

Что такое систематика и почему она важна?

Систематика — это раздел биологии, занимающийся классификацией живых организмов. Ее основная задача — описать и упорядочить все многообразие жизни на Земле. Может показаться, что это довольно скучное занятие по «раскладыванию по полочкам». Однако на самом деле систематика играет ключевую роль в биологических исследованиях и охране природы.

Почему систематика так важна? Вот несколько причин:

Она создает «общий язык» для биологов, позволяя однозначно идентифицировать организмы
Помогает понять эволюционные связи между группами живых существ
Позволяет оценить биоразнообразие и выявить виды, нуждающиеся в охране
Дает основу для прикладных исследований в медицине, сельском хозяйстве и других областях

Как развивалась систематика?

Современная систематика берет свое начало с работ великого шведского ученого Карла Линнея в XVIII веке. Он заложил основы научной классификации организмов, которыми мы пользуемся до сих пор. Линней ввел бинарную номенклатуру — систему научных названий видов из двух слов (например, Homo sapiens для человека).

В XIX веке огромный вклад в развитие систематики внес Чарльз Дарвин. Его эволюционная теория позволила понять природу родственных связей между видами и построить естественную систему классификации.

В XX веке систематика пережила настоящую революцию с появлением генетики и молекулярных методов исследования. Теперь ученые могли сравнивать не только внешние признаки, но и геномы организмов. Это привело к значительному пересмотру многих классификаций.

Современные методы систематики

Какие методы используют современные систематики? Вот основные подходы:

Морфологический анализ — изучение внешних и внутренних признаков организмов
Молекулярно-генетические методы — сравнение последовательностей ДНК и белков
Биохимические исследования
Кариологический анализ — изучение хромосомных наборов
Экологические и этологические наблюдения
Палеонтологические данные
Компьютерные методы анализа больших массивов данных

Все эти подходы дополняют друг друга, позволяя создать наиболее полную и объективную картину родственных связей между организмами.

Проблемы и перспективы современной систематики

С какими трудностями сталкиваются систематики?

Несмотря на развитие новых методов, систематики по-прежнему сталкиваются с рядом серьезных проблем:

Огромное число неописанных видов, особенно среди беспозвоночных и микроорганизмов
Сложность определения границ видов у многих групп организмов
Недостаток специалистов по многим таксономическим группам
Трудности с интеграцией данных из разных источников
Проблема «скрытого разнообразия» — когда внешне похожие организмы оказываются разными видами

Особенно остро стоит проблема описания биоразнообразия в условиях его стремительного сокращения. Многие виды могут исчезнуть раньше, чем будут открыты и описаны учеными.

Каковы перспективы развития систематики?

Несмотря на трудности, систематика активно развивается. Вот некоторые перспективные направления:

Применение методов анализа больших данных и машинного обучения
Развитие ДНК-баркодинга для быстрой идентификации видов
Создание глобальных баз данных по биоразнообразию
Интеграция систематики с другими областями биологии — экологией, физиологией, биогеографией
Разработка новых подходов к описанию прокариот и вирусов

Многие ученые возлагают большие надежды на применение искусственного интеллекта в систематике. Возможно, в будущем ИИ сможет помочь в решении сложных таксономических задач и ускорить процесс описания новых видов.

Значение систематики для сохранения биоразнообразия

Почему систематика важна для охраны природы?

Систематика играет ключевую роль в сохранении биологического разнообразия. Вот несколько причин:

Позволяет выявить редкие и исчезающие виды
Помогает определить приоритеты в охране природы
Дает возможность оценить темпы вымирания видов
Необходима для создания Красных книг
Позволяет разрабатывать эффективные меры по сохранению видов

Без точных данных о видовом составе невозможно оценить состояние экосистем и разработать меры по их охране. Поэтому работа систематиков имеет огромное практическое значение.

Проблема «молчаливого вымирания»

Одна из серьезных проблем — так называемое «молчаливое вымирание». Многие виды, особенно среди беспозвоночных и микроорганизмов, исчезают, так и не будучи описанными наукой. Мы даже не знаем точно, сколько видов живых существ обитает на Земле.

По оценкам ученых, на сегодняшний день описано лишь около 20% существующих видов. Остальные 80% остаются неизвестными науке. При этом многие из них могут исчезнуть в ближайшие десятилетия из-за разрушения местообитаний и других факторов.

Это означает, что реальные темпы вымирания видов могут быть гораздо выше, чем мы думаем. Систематики ведут настоящую гонку со временем, пытаясь описать неизвестные виды, прежде чем они исчезнут навсегда.

Заключение

История с открытием четырех видов жирафов наглядно показывает, насколько важна систематика для современной биологии и охраны природы. Казалось бы, такое крупное и хорошо известное животное, как жираф, уже не может преподнести сюрпризов. Однако применение новых методов исследования привело к неожиданному открытию.

Это напоминает нам о том, как много мы еще не знаем о биологическом разнообразии нашей планеты. Систематика остается одной из фундаментальных биологических наук, без которой невозможно понимание живой природы и ее сохранение.

Современная систематика — это уже не просто «раскладывание по полочкам». Она использует самые передовые методы исследования и тесно связана с другими областями биологии. От работы систематиков во многом зависит наша способность сохранить уникальное биоразнообразие Земли для будущих поколений.

Жирафов на самом деле четыре вида, а не один

08.09.2016 19:39

8738

Добавить в закладки

До сих пор считалось, что все жирафы относятся к одному виду
(Giraffa camelopardalis), который в разных частях Африки
распадается на ряд подвидов. Однако ученым из Центра изучения
биоразнообразия и климата имени Зенкенберга и Франкфуртского
университета (Германия), во главе с генетиком Акселем Янке (Axel
Janke) смогли доказать, что на самом деле жирафов четыре вида.
Статью с описанием новой систематики самых высоких млекопитающих,

вышедшую в журнале Current Biology,
пересказывает также пресс-релиз издательства Cell
Press.

Первоначально инициатором исследования был Джулиан Феннесси
(Julian Fennessy) из Фонда охраны жирафов в Намибии. Его
интересовала, насколько близки друг к другу генетически жирафы,
обитающие в разных частях Африки. Это важный вопрос: от ответа на
него зависит, насколько можно перемещать жирафов между
национальными парками и другими охраняемыми территориями,
разбросанными по Черному континенту, и не будет ли при этом
возникать смешения подвидов (видов), нежелательного с точки
зрения их охраны.

Чтобы выяснить это, Феннесси с коллегами взяли пробы ДНК (с
помощью биопсии кожи) у 190 жирафов из разных уголков Африки (в
том числе в тех районах, где идет гражданская война), и отправили
их в Германию Янке. Тщательно проанализировав полученные пробы,
немецкие ученые вынесли вердикт: мы имеем дело с четырьмя видами,
а не с одним, и различия между ними не меньше, чем между бурыми и
белыми медведями.

Вот четыре вида жирафов, выделенных Янке и его коллегами:

1. южный жираф (Giraffa
giraffa),

2. масайский жираф (G.
Tippelskirchi),

3. сетчатый жираф (G.
Reticulata)

4. северный жираф (G.
Camelopardalis).

Интересно, что вид северный жираф включает в себя обитающего в
Эфиопии и Южном Судане нубийского жирафа (G. c.
Camelopardalis), по поводу которого ученые первоначально
предполагали, что он тоже может представлять собой отдельный вид
— но это оказалось не так.

«Мы были очень удивлены, поскольку вариации в строении и окраске
тела между жирафами по всему их ареалу очень ограничены, а
экологические требования схожи, — признался Янке. — Но кто знает,
ведь мегафауна до сих пор изучена недостаточно».

Сделанное открытие чрезвычайно важно, так как заставляет
пересмотреть всю стратегию охраны жирафов в естественных условиях
(и их разведения в неволе). Например, северных жирафов в дикой
природе насчитывается, по оценкам ученых, всего 4750 особей, а
сетчатых — 8700, что ставит их в один ряд с самыми угрожаемыми
видами млекопитающих. Похоже, у природоохранных организаций
впереди много работы.

Это не первый случай, когда новейшие генетические методы
заставляют пересмотреть систематику, казалось бы, хорошо
известных животных. Так, недавно выяснилось, что африканский шакал — на самом деле
самостоятельный вид волка, а не подвид шакала азиатского.

giraffa camelopardalis
виды животных
жирафы

Развернуть

Информация предоставлена Информационным агентством «Научная Россия». Свидетельство о регистрации СМИ: ИА № ФС77-62580, выдано
Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций 31 июля 2015 года.

НАУКА ДЕТЯМ

Пленарное заседание «Российская наука в эпоху международного соперничества» ― прямая трансляция

15:00 / Наука и общество

Дмитрий Чернышенко, зампред правительства РФ: Россия на девятом месте в мире по уровню научного развития

14:30 / Наука и общество

Ученые ЛЭТИ научили робота-художника писать картины цветными красками

14:00 / Новые технологии

Максим Древаль, генеральный директор общества «Знание»: Как сделать так, чтобы в науку приходило больше людей

14:00 / Наука и общество

Илья Воротынцев, и.о. ректора РХТУ: Интернет вещей позволяет контролировать технологические процессы

13:30 / Информационные технологии, Наука и общество

Новая светящаяся молекула-аналог американского препарата поможет диагностировать и лечить рак

12:00 / Медицина, Химия

Крупнейший аграрный вуз. 3 декабря 1865 г. была основана Тимирязевская академия

10:00 / Биология, Наука и общество, Науки о земле

Вице-президент РАН Степан Калмыков: «Мы можем перегнать зарубежных ученых, не догоняя их»

19:00 / Наука и общество

Андрей Фурсенко, помощник президента РФ: Наука вынуждена меняться быстрее других сфер

18:57 / Наука и общество

Эксперты на КМУ рассказали, как интеллектуальные состязания привлекают школьников и студентов в науку

18:30 / Наука и общество, Образование

Памяти великого ученого. Наука в глобальном мире. «Очевиднное — невероятное» эфир 10.05.2008

04.03.2019

Памяти великого ученого. Нанотехнологии. «Очевидное — невероятное» эфир 3.08.2002

04.03.2019

Вспоминая Сергея Петровича Капицу

14.02.2017

Смотреть все

о пути в науку, систематике и внедрении высокотехнологичных методов оценки биоразнообразия

Максим Винарский — биолог, доктор биологических наук, заведующий Лабораторией макроэкологии и биогеографии беспозвоночных СПбГУ. Область научных интересов — изучение моллюсков, биологическая систематика, в первую очередь, беспозвоночных животных.

За последние полгода мир вокруг нас изменился. Наука не осталась в стороне от этого. Тем не менее, области знаний, которыми интересуются ученые в России и за рубежом, остались те же. Совместный со Сколтехом и Российским научным фондом медиапроект «Разговоры за жизнь» — цикл интервью известных ученых о своей работе, пути в науке и поиске вдохновения.

— Максим, добрый день! И первый вопрос: почему биология? Как вы вообще этим заинтересовались?

— Я обычно на такие вопросы отвечаю, что это судьба (смеется). Меня всегда это увлекало, сколько себя помню, поэтому у меня как-то даже вопроса не стояло, почему.

— Ну, может быть, вы в школе что-то такое узнали и подумали: «О, здорово!». Я вот однажды, например, нашла энциклопедию в канаве по, кстати, тоже биологии, про растения, и меня это увлекло на следующие 10 лет. Может быть, у вас был тоже какой-то яркий эпизод?

— Все началось с энциклопедии: сначала это была большая советская энциклопедия, 2-е издание, та, которая еще сталинская-хрущевская. В ней было много всякой информации, картинок, может быть, интерес пошел оттуда, но сейчас ретроспективно об этом сложно сказать.

— А в школе какая у вас оценка по биологии была?

— У меня всегда была «пятерка», поскольку мне всегда это было интересно, и проблем с ней никогда не было.

— Учительница вас как-то выделяла?

— Да, мне повезло с учителем. У меня была очень хорошая учительница биологии, закончила тогда еще Ленинградский Государственный Университет, и она всегда поддерживала меня, всегда, действительно, выделяла. Правда ей хотелось, чтобы из меня получился какой-нибудь генетик или вот что-то такое более возвышенное. Но вышло то, что вышло. А так — да. Ну, благо, в школе я фактически не имел дела ни с какими станциями юннатов и прочее, поскольку потом я с ними связался и понял, что там мой интерес к биологии скорее всего отбили бы занятия с какими-то посадками и кроликами. Поэтому я фактически сам все это делал и сам до всего доходил.

— Почему вы пошли в систематику вдруг?

— Мне всегда нравилась сама идея классификации организмов, возможность разложить все многообразие по полочкам. Дать каждой твари, что называется, имя. Видимо, это связано со складом ума, потому что систематика — это, в значительной степени, не только научная профессия, но и призвание. Какая-то именно умственная способность к рациональному взгляду на мир, где все четко, однозначно, все имеет свои названия — это такой наш идеал. Который еще не достигнут, кстати, хотя вот уже более 2000 лет люди к нему идут. И фактически, систематика — это, как я считаю, еще и немножко эзотерическая наука, потому что для того, чтобы ей заниматься, нужна, действительно, особая склонность.

— Какое место систематика занимает по отношению к другим наукам о жизни?

— Сейчас систематика — это все-таки часть более общей научной программы, которую мы условно называем «описание биологического разнообразия». Туда входит и часть эволюции, экологии, биогеографии. С одной стороны, это, безусловно, одна из самых фундаментальных биологических наук, потому что любое биологическое исследование всегда начинается с идентификации организма. Пусть даже это самая всем известная муха дрозофила, Drosophila melanogaster, пусть это белая мышь, пусть это какой-нибудь круглый червь, Caenorhabditis elegans. Но все эти организмы носят научное латинское название, все они занимают какое-то место в общей таксономической картине мира, и поэтому всегда начинается с определения того, что это за организм, какому виду он принадлежит.

С другой стороны, так сложилось, что очень часто сейчас систематика воспринимается как наука архаическая, устаревшая. Как наука, которая находится глубоко в тени той же самой молекулярной генетики, биотехнологии. А для многих биологов, особенно для начинающих, систематика вообще воспринимается как какой-то пережиток, потому что в некоторых своих чертах она так и не изменилась за последние несколько веков. Поэтому, к сожалению, современная литература по систематике полна жалоб на то, что систематику недооценивают, что она получает гораздо меньше финансирование. Причем это глобальный такой тренд, совершенно не только российский.

Поэтому с одной стороны, систематика — это основа основ, и с другой стороны, как ее назвал один автор, это «Золушка биологии», потому что ее недооценивают, не любят, что вызывает у части систематиков такой своеобразный комплекс неполноценности.

И еще очень важно, что до сих пор систематика — это, наверное, единственная биологическая наука, в которой огромную роль играют непрофессиональные ученые, любители. Это люди, которые могут не иметь даже биологического образования, они могут работать врачами, инженерами. Даже был такой швейцарский систематик насекомых, на весь мир известный специалист — он был сельским почтальоном и в свободное время занимался классификацией, если не ошибаюсь, водных клопов. Со стороны академического сообщества это очень часто воспринимается несколько снисходительно, что, мол, таксономия или систематика — это до сих пор то место, где можно быть непрофессионалом, делать что-то, грубо говоря, у себя на кухне. Здесь тоже такая специфика, которую очень часто воспринимают как признак отсталости, архаичности. Поэтому у нас все довольно сложно.

— Такое отношение к ней, естественно, именно в биологических кругах?

— Да, конечно. В истории систематики произошла очень любопытная метаморфоза. Нынешняя систематика, и ботаническая, зоологическая, начинаются с середины XVIII века, с великого Карла Линнея. Конечно, и до Линнея были систематики, но именно он заложил основы научного классифицирования, которыми мы до сих пор пользуемся. В середине XVIII века Линней был одним из величайших и наиболее известных ученых Европы, его известность сравнима с нынешней известностью Хокинга. Почему? Потому что в те годы к систематике относились гораздо лучше. Линней был вхож в шведскую королевскую семью, его знали по всей Европе, а уже 100 лет спустя, когда появились экспериментальные области биологии, такие как физиология, биология развития, потом, чуть позже, генетика, систематика стала выглядеть вот именно вот этой «Золушкой», которая до сих пор живет какими-то вот первобытными методами, не использует никаких экспериментальных подходов. И уже в эпоху Дарвина начался отток и светлых умов, и кадров, и денег, и рабочих мест из области систематики вот в эти вот новые, продвинутые дисциплины.

И вот в начале XX века систематика полностью потеряла всякий престиж среди биологов. Ее начали игнорировать, считать занятием отживших свое музейных энтомологов. Если вы помните, был такой роман Жюля Верна «Пятнадцатилетний капитан». Там есть замечательный герой, кузен Бенедикт — абсолютно положительная личность, эдакий чудаковатый добрый дядюшка. Так вот, это карикатура на систематику. Кузен Бенедикт не видел ничего, кроме своих насекомых, и Жюль Верн в своем произведении отразил представление массовой культуры о том, что такое систематика. В значительной степени такой образ сохранился и в XX веке. И только на рубеже XX–XXI веков ситуация начала очень сильно меняться.

— Что же произошло?

— Около 100 лет назад началось обсуждение того, что же делать дальше. Выход был найден следующий: дело в том, что и Линней, и многочисленные последователи Линнея классифицировали организмы, я бы так сказал, интуитивно. То есть Линней, если вы откроете его работу, нигде не пишет точно, почему он считает тот вид или другой вид раздельными. Почему? Потому что вся процедура классификации традиционно основывалась на этом персональном, личностном знании, когда человек, много-много работая со своими объектами, начинает понимать, не осознавая этого, каким образом их можно разложить по полочкам. Но делая это, он очень часто даже сам себе не может объяснить, почему он это так делает. У Линнея есть знаменитый афоризм: не признак определяет род, а род определяет признак. Что это значит? Это значит, что сначала систематика раскладывает, в данном случае, растения, на рода, и только потом начинает подыскивать, как их отличить друг от друга.

В эпоху Линнея, опять же, в середине XVIII века все было нормально, но в конце XIX — начале XX века это уже считалось полностью отжившим. Появляется атомная физика, химия, вот эти все экспериментальные области биологии. Резерфорд вообще обронил, что все знания делятся на физику и собирание марок. И вот в начале XX века систематики в России и в других странах начали думать, что же с этим делать, и был найден очень простой выход: давайте будем как физики и применять как можно более точные методы познания, широко использовать математику, экспериментальные подходы. И вот этот тренд, в начале XX века только начал осознаваться, в течение всего дальнейшего развития систематики он только усиливался.

В конце XX века мы подошли к тому, что называется молекулярной эволюцией в систематике. Произошло следующее: с помощью открытия молекулярной генетики ученые получили возможность использовать для классификации не только морфологические признаки, но и в первую очередь генетические. То есть появилась возможность расшифровывать первичную нуклеотидную последовательность ДНК и сравнивать последовательности генов у разных организмов. С помощью статистических методов теперь ученые могли определять объективную количественную степень сходства и различия между видами. То была изгнана всякая интуитивность, достигнут такой «физикалистский» идеал знания, основанного на точности, на повторяемости, на верифицируемости.

Максим Винарский в стенах университета.

фото Евгения Гурко

— Но можно ли сказать, что систематика — точная наука?

— Она очень хочет быть точной, но честно вам скажу, что до сих пор значительную роль играет вот эта самая, всеми проклятая, интуиция. То есть систематика — это одна из немногих биологических наук, в которой обсуждается вопрос: «А что она такое — искусство или точная наука?». И, видимо (это мое субъективное мнение), все равно она никогда не станет абсолютно точной. Объясню, почему. Самый очевидный пример — это ископаемые. Ведь биологическая систематика занимается не только ныне живущими организмами, она включает в себя и все вымершие, а с вымершими у нас возникает большая проблема, потому что в подавляющем большинстве случаев генетическая информация недоступна. И это полбеды, доступно только то, что сохраняется в ископаемой летописи, то есть твердые ткани: кости, зубы, раковины, ну, иногда отпечатки. А все остальное просто уходит. Поэтому палеонтолог-систематик все равно будет основываться на каких-то интерпретациях более или менее достоверных. Это тот пласт систематики, в котором, к сожалению, точности, которой мы бы все желали, до сих пор не удалось достичь, и, видимо, никогда не удастся.

— Сейчас много говорят об эпохе шестого массового вымирания. Сможет ли систематика стать эдаким супергероем, который всех спасет, или какую роль она будет играть?

— Давайте сначала про вымирание. Всего палеонтологи насчитали в истории Земли пять массовых вымираний, из которых самое мощное было на рубеже пермского и триасового периодов, когда по разным подсчетам вымерло 90 процентов видов. Но когда мы вот эти все красивые цифры обсуждаем, надо понимать, что это происходило несколько миллионов лет, то есть там никакого Апокалипсиса не было, как часто в научпопе изображают. Виды вымирали постепенно, и вот это шестое вымирание, о котором сейчас так много говорят, оно отличается одной особенностью — темпами. То, что мы наблюдали в прошлом в течение миллионов лет, происходит сейчас за сотни лет, то есть интенсивность вымирания (хотя, конечно о 90-процентном исчезновении пока, к счастью, речь не идет), на несколько порядков выше, чем в геологическом прошлом. Естественно, чтобы это остановить, необходимо понимать, а кого, где и как мы должны спасать, условно говоря. А без первичной информации это невозможно сделать. Поэтому систематика здесь выполняет фундаментальную роль, она занимается в данном случае описанием биологического разнообразия.

Если не выполнить эти условия — не описать, не назвать, не классифицировать — будет непонятно, кому, что и где охранять. Если вы откроете любую Красную книгу, там все очерки животных начинаются с таксономического положения. Чтобы не быть голословным, есть замечательная история о жирафах. Всех учили, что жираф — это один вид в Африке. А потом выяснилось, что один вид — это четыре вида жирафа, которые даже не скрещиваются между собой. Когда генетики обнаружили это, сначала был скандал, традиционные систематики восстали. Но потом были найдены морфологические и другие признаки, и это важно, поскольку жираф жирафу рознь, оказывается, и соответственно, для целей сохранения биоразнообразия крупных копытных Африки, нам без систематики не обойтись.

Но одно дело жирафы, носороги, гориллы. Это животные, которые в нашем деле называются харизматическими видами — они всем известны, все знают, что они исчезают и что их надо охранять, в них вкладываются огромные деньги. Но при этом все забывают, что 95 процентов животных — беспозвоночные, которых никто не видит и не слышит.

Есть очень серьезные опасения, что большая часть видов, которые сейчас вымирают, вообще не описаны специалистами. Это называется «молчаливое вымирание». Когда мы считаем интенсивность вымирания сегодня и сравниваем это с прочими вымираниями в прошлом, мы забываем о том, что значительная часть видов вообще остается не описанной. Но почему это так? В значительной степени потому, что люди традиционно тянутся к более привлекательным или важным для них объектам. Возьмем, например, паразитов. Очень хорошо описаны паразиты человека, домашних животных, культурных растений, а вот паразиты диких животных практически не известны. Просто потому что ими некому заниматься — нет достаточного количества специалистов, которые потратят свою жизнь на описание, допустим, нематод, паразитирующих в каких-нибудь там тропических лягушках. Поэтому можно сказать, что темпы шестого вымирания даже занижены, просто потому что мы не учитываем огромное количество неописанных видов.

— Можно ли тогда говорить о том, что мы в принципе представляем, сколько видов живых организмов на Земле?

— Для этого существуют статистические методы, методы экстраполяции, когда, используя данные о постепенном описании видов в той или иной группе, можно сделать прогноз о том, сколько осталось еще открыть. Естественно, это тоже оценка, и она имеет вероятность, но, как и любой практический научный прогноз, он имеет более-менее достоверные сценарии. Систематика дает знание, которое носит характер постоянного уточнения. Есть вещи, которые, я думаю, не поменяются никогда — допустим, то, что человек — это член отряда приматов, а приматы — это часть млекопитающих, и таких случаев достаточно много. Другое дело, что есть группы животных, о которых информации до сих пор недостаточно, и вокруг них очень много споров. Но это же нормально, ведь появляются новые технологии.

— Если говорить о современности, то какие яркие события происходили в вашей области, за последние 10 лет?

— Пожалуй, самым главным событием стало как раз широкое внедрение продвинутых технологий для разрешения традиционных таксономические задач. Это и молекулярные методы, и методы компьютерного анализа изображений, и перспективы использования искусственного интеллекта. Недавно я получил письмо от своего коллеги из Германии, он в огромном восторге и надеется, что как только будут разработаны методы искусственного интеллекта, все встанет на свои места и задача описания фауны будет решена. Я, честно говоря, скептически к этому отношусь, поскольку я знаю историю систематики. Любой научный метод — это все-таки инструмент, его результаты интерпретируются людьми. Даже если мы будем использовать самые продвинутые методы искусственного интеллекта, все равно останется какая-то часть для человеческого разума, хотя тенденция, конечно, все идет к тому, что чем больше мы развиваемся, тем больше и больше отдается на откуп компьютерам.

Но все же ценность систематики в том, что в ней не существует никакого деспотического контрольного органа, который бы всех обязывал действовать в строго определенном ключе. То есть если вы имеете доступ к секвенатору нового поколения и можете считывать и сравнивать целые геномы, то с точки зрения систематики ваш вклад ничем не хуже вклада простого любителя, который классифицирует букашек по морфологическим признакам на своей кухне. В нашей науке до сих пор соседствуют и очень традиционный, и очень высокотехнологичный метод. И это, наверное, хорошо. Как говорил Мао Цзэдун: «Пусть расцветают сто цветов!».

— А как вы смотрите на передачу систематики на откуп искусственному интеллекту?

— С одной стороны, я понимаю, что объективно это тренд, от которого мы не уйдем. И кроме того, этот метод, если его нормально разработать, даст какую-то новую информацию, которую надо будет каким-то образом использовать. То есть я не являюсь противником. Меня беспокоит именно то, что я бы назвал дегуманизацией систематики, когда традиционное знание о животных подменяется либо компьютерной программой, либо чисто генетическими упражнениями. Это приводит к тому, что люди утрачивают непосредственное знание о животных, оно сводится к последовательностям ДНК или каким-то математическим моделям. Мне это кажется с философских оснований не совсем правильным: то есть мы утрачиваем единство взглядов на мир, утрачиваем представление о животном как таковом, сводим его к набору каких-то диагностических или псевдо-диагностических признаков. И с гуманистических позиций мне этот тренд не очень нравится, хотя я абсолютно признаю и его необходимость, и даже вполне понимаю почему так происходит. Это опять же часть борьбы систематики за место под солнцем, еще один этап ее превращения в настоящую точную науку.

Беда только в том, что этот тренд может привести к убийству систематики как таковой. Чтобы этого не произошло, она должна стать частью составной частью науки о биоразнообразии в широком смысле. В этом случае, наверное, у нее есть шанс на сохранение.

— Есть ли сегодня открытые вопросы, которые волнуют лично вас?

— Вся деятельность систематика сводится к решению одного большого вопроса: сколько видов на земле, как их классифицировать и как их называть? Каждый из нас работает с очень маленьким кусочком пазла. Представьте себе огромную мозаику, сделанную из отдельных камней, и каждый систематик, наверное, стремится дойти до максимального совершенства, в своей области.

Но мы отлично понимаем, что пройдет 50, даже 25 лет, изменится методология, изменятся взгляды и наша система устареет. То есть систематик — это человек, который, с одной стороны, работает для будущего, но с другой стороны, понимает, что его вклад не перевернет биологическую картину мира. Это знаете, как в Европе средневековый готический собор могли строить 100, 150, 200 лет. И систематик — это каменщик, который работает над фундаментом собора, понимает, что никогда в жизни не увидит, что это за собор будет, как он будет выглядеть, но все равно вносит вклад в общее человеческое знание.

В нашей науке опубликованный труд никогда не устареет. Если вы сделали действительно хорошую работу, она будет существовать ровно столько, сколько существует, если не человечество, по крайней мере задача классификации. Сказанное вами слово, оно не исчезнет, не забудется — даже если мнение было ошибочно, к нему все равно вернутся и будут обсуждать.

Кроме того, если вы описали новый вид, то вы как автор его сохраняете навсегда. Это отчасти и проблема — немножко тщеславное стремление к бессмертию. То есть открыть новый вид, дать ему название, увидеть свое имя в списке таксонов. С одной стороны, это стимул, а с другой стороны, к сожалению, приводит к тому, что систематики описывают виды часто не подумавши, не собрав необходимые доказательства. Это человеческая слабость — и ее, конечно, можно порицать, но, наверное, она простительна. Хотя, конечно, в некоторых случаях это создает серьезные трудности.

— Есть ли у вас любимый «кусочек пазла»?

— Я, начиная со своей дипломной работы, до сих пор в основном занимаюсь одним семейством пресноводных моллюсков — так называемыми прудовиками, которых все в школе изучают — и все никак не могу с ними разобраться. Начинал с описания фауны одного крупного города, сейчас работаем уже на глобальном масштабе, но конца и края этому не видно.

Кроме того, сейчас эти мои улитки стали частью более масштабного проекта, поддержанного грантом Российского Научного Фонда, который посвящен происхождению и эволюции пресноводной биоты Арктики. Изучение прудовиков позволяет понять процессы, происходившие в прошлом, например, миграцию пресноводных животных через сухопутный мост, существовавший в плейстоцене на месте нынешнего Берингова пролива. Это как раз тот случай, когда результаты работы систематика начинают «работать» в другом контексте, помогая решению задач эволюции, биогеографии, палеоэкологии.

— А почему именно они?

— Получилось так, что просто мне дали их как тему дипломной работы, а потом, когда я начал копать глубже, стало понятно, что там еще очень много что можно сделать. И чем больше закапываешься, тем больше вопросов появляется.

— Может ли случиться так, что однажды мы опишем все виды и систематика как наука «закончится»?

— Теоретически, конец, наверное, возможен. Но если опираться на нынешние оценки биоразнообразия, то я не берусь сказать, когда он наступит. Кроме того, мы с вами уже толковали о том, что каждое новое поколение получает новый научный инструментарий, и соответственно, вся эта работа в значительной степени начинается заново. Поэтому, я думаю, что пока будет существовать человечество, в той или иной степени систематика не закончится. Она может закончиться как область биологии, как накалывание бабочек на иголки, но как задача научная она, я думаю, никуда не денется.

Абсолютно не случайно Чарльз Дарвин назвал свой труд не «Эволюция», а «Происхождение видов», то есть вид — это фундаментальная единица, с которой работают все, а что такое вид, как эти виды различать и называть, знают только систематики. Поэтому вот в этом таком общефилософском смысле, я думаю, что у систематики конца нет, как нет и у астрономии, и ядерной физики, и у прочих наук.

— Как ваша наука будет развиваться в будущем? И с какими сложными вызовами она столкнется?

— Основные вызовы связаны именно с самоидентификацией систематики как науки, которая постоянно вынуждена доказывать свое право на существование. Практикующий систематик всегда чувствует к себе отношение, как к человеку, занимающемуся какой-то второстепенной деятельностью. Сейчас идет очень слабое воспроизводство молодых ученых: мало кто может, хочет посвятить свою жизнь этой не очень благодарной деятельности. Это может только человек, для которого действительно, систематика — это призвание, и уже потом средство сделать какую-то академическую карьеру. Поэтому систематика, она, как высокая поэзия, всегда останется уделом немногих.

Пессимистический сценарий — систематики не существует как отдельной биологической дисциплины, и она становится просто разновидностью филателии, а классификация полностью отдается на откуп искусственному интеллекту. Оптимистический заключается в том, что систематика сохраняется, живет, обновляется, совершенствуется и сохраняет свое заслуженное место среди других научных дисциплин.

А технологии я брать не берусь, потому что еще 20–30 лет назад было совершенно невозможно предсказать то, как мы будем жить сейчас. Вот вам маленький пример: 30 лет назад заниматься систематикой по-настоящему можно было в 5–6 городах мира, где есть хорошие библиотеки. Сейчас же 90 процентов того, что нужно, мы получаем не выходя из дома благодаря онлайн библиотекам. Это фантастический перелом в судьбе систематики. Информация перестала быть уделом избранных. Я думаю, что систематика через 50 лет будет вся кибернетической, и перейдет в онлайн в виде баз данных, которые можно будет пополнять в реальном времени. И любая таксономической информация, даже детальная, будет доступна любому человеку по буквально одному нажатию клавиши. Ну и, разумеется, я думаю, что будут очень развиты такие методы искусственного, ну пусть не классифицирования, но определения объектов. В целом, систематика будет максимально использовать достижения научно-технического прогресса, а какие именно, я не берусь предсказывать. Футурология известна как наука, славящаяся максимальным количеством несбывшихся прогнозов.

— Есть ли у вас какая-то большая мечта?

— Видите ли, когда мы говорим о приходе в науку, то обычно большие мечты — они очень, очень расплывчатые. Но когда человек начинает заниматься исследованиями, он в процессе понимает, что многое надо сделать. Его сознание меняется, он начинает ставить перед собой какие-то новые задачи.

И большой мечты, такой как спасение человечества от чего бы там ни было, у меня не было. Мне просто всегда нравилась систематика и хотелось заниматься ей профессионально, посвящать этому свою жизнь. В общем, у меня это получилось, хотя, конечно, не сразу, не легко — но путь никогда не бывает устлан розами. Пожалуй, моей большой мечтой было как раз принимать участие в этом огромном деле описания биоразнообразия, вносить свой скромный вклад, и чувствовать свою потребность и нужность. И действительно, когда ко мне обращаются из Союза охраны природы или из какого-нибудь заповедника за консультацией, я понимаю, что я, наверное, кому-то нужен, и что мои занятия с улитками — это не только чисто для собственного удовольствия, но и общественно полезная деятельность, которая может быть никем другим не сделана. Ученые такие же люди, мы тоже нуждаемся в комплиментах, признании наших заслуг. И это не только то, сколько раз тебя процитировали, но и то, чувствуешь ли ты себя востребованным как специалист, как эксперт. Пусть в очень маленькой, в очень узкой области, но тем не менее это тоже очень важно и почетно.

Таксономия и история — Жирафы (Giraffa spp.) Информационный бюллетень

Таксономия и номенклатура

Текущая таксономия (по состоянию на май 2021 г.)

Примечание. Два новых исследования показывают, что существует 4 вида и 5 или более подвидов жирафов (Fennessy et al. 2016; Coimbra et al. 2021). Изменения оцениваются таксономическими учеными. Мюллер и др. (2016), которые сообщают о самой последней оценке МСОП, выделяют 1 вид и 9 подвидов жирафов. Приведенная ниже таксономия отражает Fennessy et al. (2016) со специальными примечаниями к выводам Coimbra et al. (2021).

G. giraffa — южный жираф
- Г. с. жираф — южноафриканский жираф
- Г. с. angolensis — Ангольский жираф
G. tippelskirchi — Масайский жираф
- Включает ранее известного жирафа Торникрофта
- Коимбра и др. (2021) предполагают 2 подвида:
  - Г. т. тормикрофти
  - Г.т. типпельскирчи
G. reticulata — сетчатый жираф
G. camelopardalis — северный жираф
- Г. с. camelopardalis — нубийский жираф [отдельный подвид]
  - Включает в себя ранее известного жирафа Ротшильда
- Г. с. antiquorum — Кордофанский жираф
- Г. с. peralta — Западноафриканский жираф

Историческая таксономия

Почти 250 лет таксономических исследований
- См. интересную таксономическую историю Mitchell (2009)
В прошлом были признаны один вид и девять подвидов жирафа (Fennessy et al. 2013; IUCN SSC GOSG 2016)
- Были предложены различные таксономические схемы (рассмотрено в Brown et al. 2007)
  - Два или четыре отдельных вида
  - Один вид с девятью, восемью, шестью или пятью подвидами
  - Дагг и Фостер (1976) предложили 9 подвидов на основе рисунка пятен, цвета и географического происхождения
Многие аспекты были запутанными или противоречивыми (Fennessy et al. 2013; Bercovitch and Deacon 2015)
- Феннесси и др. (2016), возможно, утихомирили дебаты на данный момент
- Bercovitch and Deacon (2015) заявляют о необходимости интеграции таксономических и популяционных данных о физических характеристиках, морфологии головы, географическом распространении, генетических профилях и поведении
К таксономии, основанной на образце шерсти и морфологии головы, исторической или современной, следует относиться с осторожностью из-за изменчивости шерсти и перекрытия ареалов, что может привести к гибридизации (Hassanin et al. 2007)
Гибридизация между подвидами в дикой природе происходит нечасто (Kingdon 1979; Brown et al. 2007; Mitchell 2009)
- Поведенческие механизмы, которые могут объяснить генетическую изоляцию среди популяций (Brown et al. 2007)
  - Различия в сроках воспроизводства (может принести пользу телятам или самкам)
  - Предпочтения выбора партнера на основе узоров шерсти

Номенклатура

Жираф, Жираф
- От слова «зарафах» (араб.), что означает «тот, кто идет быстро» (Gotch 1995)
камелопардалис
- Присвоен Линнеем, потому что это имя было дано жирафам римлянами (Mitchell 2009).
- Из camelus (верблюд) и pardus (леопард; латинский)
- Столетия назад считалось, что жирафы наполовину верблюды, наполовину леопарды (см. иллюстрацию справа)
Местные названия
- Твига (суахили)
- Ндуида (Кикуйю)
- электронная мара; ɔl-mɛʉ́т; ɔl-ɔ́ɔ́dɔ́ kɨrragatá; шуку лэра; ɔl-ɔsɨ́ra (масаи) (словарь маа, 2008 г. )
  - Некоторые из этих названий имеют описательное значение
    - например, «тот, что сгибает акации»
- Многочисленные другие имена на различных местных языках; 20 из списка Kingdon (1979)

История эволюции

Древнейший жираф

Палеотраг из миоцена Азии, около 20 миллионов лет назад

Среднего размера, с конечностями и шеей нормальной длины и двумя маленькими костлявыми рогами
Внешний вид похож на современного окапи

Жирафы когда-то были очень широко распространены и разнообразны

Окаменелости, найденные в Греции, Австрии, Венгрии, на Балканах, в Испании, на Ближнем Востоке, в Монголии, Китае, Японии, России, Индии, Шри-Ланке, Мьянме и Африке
У многих видов были большие, коренастые тела и различные типы тяжелых, богато украшенных роговидных выступов
Диверсификация существующих подвидов жирафов произошла в позднем плейстоцене (Хассанин и др. , 2007).

Ближайший живущий родственник

Окапи
Жираф и окапи

Отошли от общего предка примерно на 11,5 млн лет назад (Agaba et al. 2016).

Ближайшие родственники жирафовых

Cervidae (олени)
Antilocapridae (вилорог)

История культуры

Документальные фильмы

Жирафы: нежные гиганты Африки –2016, BBC (Великобритания)/PBS (США)
- Проблемы сохранения жирафов
- Переселение жирафов для выживания
- Биографический рассказ биолога-жирафа Джулиана Феннесси, доктора философии.
- Рассказывает Дэвид Аттенборо (Великобритания)/Пол Кристи (США)
Жирафы: Забытые Гиганты — 2015, CBC (Канада)
- Вопросы сохранения жирафов
- Исследовательские профили, в том числе Энн Иннис Дагг, «Джейн Гудолл среди жирафов»
Африка: Калахари — 2013, BBC
- Дэвид Аттенборо рассказывает об этом путешествии по разнообразному африканскому континенту.
- Жирафы показаны в эпизоде под названием Калахари.
Высокие блондинки — 2002, PBS
- В 21 сезоне документального сериала Природа рассказывается об эпизоде, происходящем в Кении.
- Зрители становятся свидетелями рождения жирафа и его переселения в заповедник дикой природы.

Книги: исследования/мемуары

Жираф: биология, поведение и охрана (Энн Иннис Дагг 2014)
Зарафа: правдивая история жирафа, от глубин Африки до сердца Парижа (Майкл Аллин, 1998)

Детская литература

Жирафы (Люсия Раатма, 2013)
- Детская книга с важными фактами о сохранении и информацией о видах.
Я маленький жираф (Франсуа Кроза, 1995)

Повышение осведомленности и признания со стороны общественности

21 июня: Всемирный день жирафа, инициатива Фонда сохранения жирафов

История (Митчелл, 2009)

Африканское наскальное искусство, Республика Нигер, Западная Африка (Фонд Брэдшоу; Фонд африканского наскального искусства)
- Гравюры/резьба по камню (песчанику)
  - В натуральную величину, высотой примерно 19 футов
  - Изображает двух жирафов, большого самца и меньшую самку позади
  - Место: Дабу, к западу от гор Аир
    - Дата неясна, примерно 7-10 000 лет до н.э.
    - Доисторический; вероятно допастырского периода
- Другое наскальное искусство: изображение 1, изображение 2, изображение 3
Египетские артефакты
- Самое раннее: 3400 г. до н.э.
- г. Последнее: 1225 г. Стена храма Рамзеса II.
греки и римляне
- Греки: изображены Цезарем в его 46 играх до н.э.
- Римляне: случаи, когда их убивали в играх или выставляли напоказ в честь военных триумфов
- Не фигурирует в греческом или римском искусстве (Митчелл, 2009; Грэм Митчелл, личное сообщение)
Неизвестен в Западной Европе со времен Цезарей до 1245 года нашей эры, когда Фридрих II приобрел одного жирафа для своего зоопарка.
Два человека, отправленные в Европу в эпоху Возрождения, один к Лоренцо Медичи в 1487 году и один к Фердинанду I (дата не указана)
- Непродолжительное воздействие; «Пройдет еще 340 лет, прежде чем в Европе снова увидят живого жирафа» (Митчелл, 2009).
Первые наблюдения европейцев в дикой природе: 28 ноября 1663 г.
- Во время экспедиции к северо-западному побережью мыса Доброй Надежды под руководством сержанта Жонаса де ла Герра
- Описание не дано; похоже, что образцы не были собраны.
- Свидетельство того, как далеко на юге обитали жирафы.
Раннее научное исследование жирафа
- 1758: Линней публикует таксономическую оценку. Относит жирафов к роду Cervus , думая, что он связан с оленями, судя по роговидным рогам.
- 1761 или 1762 год: Первый образец: Шкура молодого жирафа. Получен после открытия стоянки голландской Ост-Индской компании на мысе Доброй Надежды в Южной Африке.
- 1762: Французский зоолог Марюрен Бриссон относит жирафов к новому роду Giraffa , так как подозревал, что рога у них постоянные.
- 1764: Образцы отправлены в Лейденский университет в Голландии для изучения уроженцем Швейцарии Дж. Н.С. (Жан) Алламанд, профессор естественной истории. Набиты и выставлены в университете.
  - Особенно интересует, сбрасывают ли жирафы рога или нет, в надежде разрешить таксономический спор, начатый Линнеем и Бриссоном (ни один из них не видел экземпляра).
  - Начало научного изучения жирафов
- 1770: Культовые рисунки жирафов, сделанные капитаном Филипом Картертом , , британским мореплавателем.
- 1777–1779: Четыре экспедиции в Южную Африку, совершенные капитаном Робертом Джейкобом Гордоном и шотландским садоводом Уильямом Патерсоном.
  - Образец отправлен известному анатому Джону Хантеру.
    - 1780: Кожа и части скелета выставлены на видном месте в его личном музее. Однако досконально не изучены и не описаны.
    - Первый экземпляр жирафа, замеченный в Англии.
  - Гордон отправляет образцы Алламанду (в Голландии)
    - Последние экземпляры отправлены из Южной Африки.
    - Allamand сотрудничает с Бюффоном, который включает описания в свой Histoire Naturelle .
- 1786: Первая научная статья о жирафах, опубликованная Арноутом Восмаером.
- Опубликованные описания привлекают зоологов, естествоиспытателей и охотников в Южную и южную Африку
- 18:26: Три живых «нубийских» жирафа отправлены в Европу.
  - Жираф, отправленный во Францию, прожил 17 лет в Jardin des Plantes в Париже.
- 1838 и 1839: сэр Ричард Оуэн из Британского музея естественной истории проводит два авторитетных исследования анатомии и зоологии жирафов.
  - Важный стимул для научного изучения жирафов
- 1904: Ричард Лидеккер предлагает большое разнообразие внутри вида, основанное на отметинах на коже, оссиконах и географическом распространении.
  - Изменено Даггом и Фостером (1976)

Эволюционная теория

Жирафы стали печально известным примером, когда Жан Батист Ламарк использовал его для иллюстрации того, как животные адаптируются к вызовам окружающей среды (Гаджев 2014)
- Зоологическая философия , 1809

Классификация

Королевство: Анималия

Phylum: Chordata

Класс: Mammalia

Орден: * Artiodactyla (копытные животные с копытом ног; Giraffidae

Род: Giraffa

Виды:

G. giraffa — южный жираф
G. tippelskirchi — Жираф масаи
G. reticulata — сетчатый жираф
G. camelopardalis — северный жираф

*Описание предлагаемых подвидов см. в Таксономии, а также в Fennessy et al. (2016) и Coimbra et al. (2021).

Автор (дата): Linnaeus (1758)

два заказа в новую группу, Cetartiodactyla (Montgelard, 1997; обзор Кулемзина, 2009). По состоянию на октябрь 2012 года эксперты не пришли к соглашению о том, следует ли определять Cetartiodactyla в качестве официального таксономического порядка, который заменит Artiodactyla и Cetacea. Некоторые продолжают относить жирафов к отряду Artiodactyla (Franklin, 2011) или используют термин Cetartiodactyla, не определяя его как отряд (IUCN, 2008).

Ранняя иллюстрация

Раннее изображение жирафа ( Giraffa sp. ), тогда считался наполовину верблюжьим, наполовину леопардовым.

Пластина 49; Басби Т.Л., Мэтьюз Г.М. и Перри Г. 1811. Аркана, или Музей естественной истории: содержит самые последние обнаруженные объекты. Библиотека наследия биоразнообразия через Wikimedia Commons. Всеобщее достояние.

Сохранено в камне

Наскальное изображение жирафа в Дабу, Республика Нигер. 7-10 000 лет до н.э.

Резное изображение мужчины ростом 19 футов с женщиной меньшего размера (частично в поле зрения) позади.

Страница Цитаты

Браун и др. (2007)
Bercovitch and Deacon (2015)
Bradshaw Foundation (веб-сайт)
Colbert and Morales (1990)
Dagg and Foster (1976)
Fennessy et al. (2013)
Gotch (1995)
Hassanin et al. (2007)
IUCN SSC GOSG (2016)
Kingdon (1979, 1997)
Lacky and LaRue (1997)
MacClintock (1973)
Mitchell (2009)
Trust for African Rock Art (веб-сайт)

SDZWA Library Links

Эволюция, таксономия и научная классификация. предок двух оставшихся членов семейства жирафовых: жирафа, которого мы знаем сегодня, и окапи. На сегодняшний день обнаружено более десяти ископаемых родов, что свидетельствует о том, что к эпохе миоцена, 6-20 миллионов лет назад, у ранних оленеподобных жирафов еще не развилась характерная длинная шея современного жирафа.

Подобно окапи, бегемоту, сернобыку, буйволу и крупному рогатому скоту, жираф относится к парнокопытным животным. Носороги, зебры и лошади относятся к непарнокопытным. Как самое высокое животное в мире и крупнейшее жвачное животное (животное, которое частично переваривает пищу, а затем отрыгивает ее, чтобы жевать как «жвачку») , оно принадлежит к:

Классу: Mammalia (млекопитающие)

Заказ: Artiodactyla (парнокопытные)

Семейство: Giraffidae

Род: Жирафы

В 2016 году МСОП завершил первую детальную оценку состояния сохранения жирафов, показав, что их численность находится под угрозой. Это было дополнительно подчеркнуто, когда в 2018 году было оценено большинство признанных МСОП подвидов, некоторые из которых были оценены как находящихся под угрозой исчезновения . Хотя это обновление еще раз подтверждает реальную угрозу одной из самых харизматичных представителей мегафауны Африки, оно также выдвигает на первый план довольно запутанный аспект сохранения жирафов: сколько существует видов/подвидов жирафов?

В настоящее время МСОП признает один вид ( Giraffa camelopardalis ) и девять подвидов жирафов, что исторически основано на устаревших оценках их морфологических особенностей и географических ареалов. Подвиды делятся таким образом: ангольский жираф (G. c. angolensis), кордофанский жираф (G. c. antiquorum), масайский жираф ( G. c. tippleskirchi ), нубийский жираф (G. c. camelopardalis), Сетчатый жираф (G. c. reticulata), жираф Ротшильда (G. c. rothschildi), южноафриканский жираф ( G. c . giraffa), жираф Торникрофта ( G. c. thornicrofti ) и западноафриканский жираф (90 c.012G 90 c.012Giraffa). Перальта).

Тем не менее, Фонд сохранения жирафов (GCF) вместе со своим партнером Senckenberg Biodiversity and Climate Research Center (BiK-F) провел первый в истории комплексный отбор образцов ДНК и анализ (геномный, ядерный и митохондриальный) всех основных естественные популяции жирафов по всему их ареалу в Африке. В результате теперь существует обновление традиционной таксономии. Это исследование показало, что существует четыре различных вида жирафов и пять подвидов. Четыре различных вида жирафов Масаи ( G. tippelskirchi ), северный жираф ( G. camelopardalis ), сетчатый жираф ( G. reticulata ) и южный жираф ( G. giraffa ). Ангольский жираф ( Gg angolensis ) и южноафриканский жираф ( Gg giraffa ) — два подвида южного жирафа. Нубийский жираф ( G. c. camelopardalis ), кордофанский жираф ( G.